Добро начинается с малого

Прости меня, мама Прости меня, мама Елена ПАРАСКИВИДИ Жизнь, словно речной водоворот, нещадно крутит нас, даря то мгновения счастья, то дни печали. В этой бешеной круговерти пролетают годы, и мы порой не успеваем сказать ласковое слово близкому человеку за его заботу и доброту. Но наступает время, когда он уходит навсегда, и тогда понимаешь, как ты был непростительно равнодушен к нему. Вдруг осознаёшь, что ничего уже не изменить, не исправить. Не зря говорят, «что имеем - не храним, потерявши - плачем». Григорий Зверев привёл Валентину в родительский дом, когда у неё, как говорится, уже «пузо было на носу». Дверь открыла мать - Клавдия Тихоновна. Сын подтолкнул Валентину вперёд: «Вот, мама, это моя Валентинка, прошу любить и жаловать». Оробевшая Валя, опустив глаза, выдавила из себя тихое « здравствуйте». Женщина строгим и оценивающим взглядом окинула её с головы до ног и сказала: «Ну, насчёт любить и жаловать - это мы ещё посмотрим, стоит ли, а пока проходите, не толкайтесь у порога». Валентина похолодела от страха. Сразу вспомнились слова матери, которая, провожая её в дом Григория, умоляла: «Доченька, придёшь в дом свекрови - поздоровайся и сразу назови мамой, так положено. Язык не отнимется, а ей приятно будет, она относиться к тебе лучше станет, не попрекнёт за то, что беременная к ним в дом пришла». В тот вечер Валентина так и не назвала Клавдию Тихоновну мамой, да и неудивительно. Ещё в девчатах она говорила матери, что, выйдя замуж, чужую тётку мамкой величать не станет. - Я всё «выкала», да всё по имени-отчеству к ней обращалась, хотя чувствовала, что ждёт свекровь, когда мамой её назову, - рассказывает Валентина. - Только теперь, когда её нет, понимаю, как была упряма, несговорчива, невнимательна к Клавдии Тихоновне. Жаль, что время вспять не повернуть. Сейчас понимаю, как была права моя мать, да поздно. Не назвала я сразу свекровь мамой, а потом не смогла. Первое время жила в ожидании, что она будет мне «глаза колоть» за то, что беременная к ним в дом пришла, всё домашнее хозяйство на меня взвалит, свекровь ведь, не мать родная. Но оказалась она человеком редкой доброты. Вставала, бывало, раньше нас. Мы с Григорием проснёмся, а на плите уже завтрак горячий. На обед придём, она дома и стол накрыт. Мне оставалось только посуду помыть, да и то редкий раз. И как она со всем управлялась, ведь ещё и работала. Ни разу не попрекнула меня за немытые полы или мятые Гришины рубашки. Увидит нестиранное бельё - постирает, а гладит, так не разбирает, где её, где наше. А когда Иришка у нас родилась, Клавдия Тихоновна даже ночью к ней вставала. Жалела меня, было и такое, что грязные пелёнки без лишних слов постирает. Или с внучкой нянькается, а нам с Гришей билеты в кино возьмёт. Случилась у нас в семье беда - запил мой муж, ударил меня однажды. Свекровь промолчала, не вмешалась в наш скандал. А на другой день я нечаянно услышала, как она сказала Грише: «Ещё раз придёшь домой пьяный да на Валентину руку поднимешь - матерью меня не считай». Его с тех пор как бабка заговорила. Когда Клавдию Тихоновну положили в больницу, мы и не думали, что это так серьёзно. Мне так жалко её было, я всё в палату к ней бегала и однажды решила, что назавтра приду и скажу: «Здравствуй, мама!». Да опоздала, умерла она ночью. Сейчас дочь замуж собирается, говорит, что непременно назовёт свекровь мамой. Дай-то Бог!