Жизнь - явление полосатое: месть березы

ЖИЗНЬ - ЯВЛЕНИЕ ПОЛОСАТОЕ

МЕСТЬ БЕРЕЗЫ

За березовым соком отправились два друга – Николай и Кузьма. Третий – Петр – лежал в больнице после операции. Пустяковая в общем-то операция (пупочная грыжа), а вот закапризничал друг, замучил просьбами: “Хочу, дескать, березового сока – душа требует, и все тут”, а больничный компот так и стоит на тумбочке нетронутый.

- Да рано еще, вроде, сок брать, - убеждал Петра самый старший по возрасту Кузьма. Был он дока по части ягод, грибов и прочих лесных деликатесов.

- Я знаю солнечный пригорок, - обнадежил всех Николай. – Там всегда раньше березки плачут.

Утром, прихватив дрели и трехлитровые банки, немного еды (ждать ведь долго, пока живительная влага сосуды наполнит) друзья отправились в лесной поход. Оттопали километров пять, пока нашли этот солнечный пригорок. Действительно, березки стояли разнеженно, с набухшими почками, и ствол у них был шершавым и теплым. Стали сверлить. Кузьма сверло для дрели выбрал тонюсенькое, пластмассовая трубочка вошла в отверстие плотно, и сок сразу закапал в банку частыми прозрачными капельками. Николай же разворотил такую дырищу, что влага трубочку выталкивала и обильно смачивала кору.

- Мамонта, что ли, поить собрался? – недовольно ворчал Кузьма, помогая наладить соковыделение. – Береза тебе, небось, спасибо не скажет. Жалеть ее надо. Как потом отверстие заделывать будем?

- А зачем его заделывать? – удивился Николай. – Пусть поревет от души. Может быть, ей, как женщине, тоже душу слезами облегчать надо?

Друзья уселись на пеньки, закусили бутербродами, полюбовались пробуждающимся после спячки лесом. Здесь почти не было мусора, а воздух пьянил свежестью и запахом прелых листьев. Набрали соку быстро. Кузьма дал Николаю какую-то липучую массу, но тот так и не смог законопатить отверстие в стволе. Сок все равно просачивался и обильно смачивал бугристую кору. Перед уходом “сняли пробу”. Кузьма довольно хмыкнул, а Николай выплюнул все на землю.

- Безвкусный и горький, как хина, - констатировал он. – Надо ж, зря топали и столько ждали.

Это тебе березонька отомстила за поругание, - шутил Кузьма, но трогать другую березу решительно запретил. Николай со злобой пнул банку ногой, и сок разлился, смочив суховатую листву. По дороге Николай еще и споткнулся о корень и набил себе шишку на лбу.

“Мистика какая-то”, - раздраженно думал он, завидуя Кузьме. Тот ухмыльнулся, и что-то брякнул насчет рук, которые у него, Николая, растут не из того места.

МОЛИТВА

В Пасхальное воскресенье супруги Кузины пребывали в самом благочестивом настроении. Как истинные христиане, побывали в церкви, похристосовались, поели куличей и каждый занялся своими делами.

Елена Николаевна стряпала праздничный обед, а Степан Григорьевич смотрел свою любимую телепередачу “В мире животных”. На экране Николай Дроздов, будучи неизвестно на каком континенте, помогал появлению на свет детенышей крокодила. Руками он рушил яичную скорлупу и, когда показывалась остроконечная мордочка рептилии, вытаскивал ее на свет Божий, обрезая ножницами какое-то подобие пуповины.

- Лена! - позвал он супругу. – Ты бы посмотрела, как они рождаются. Я такого еще никогда не видел…

- Больно мне надо в пасху христову на всяких гадов смотреть. У меня карп в духовке подгорает.

Степан Григорьевич всплескивал руками, водружал на нос сваливающиеся очки и восхищенно наблюдал процесс крокодилорождения.

Внезапно на лестничной клетке за дверью раздалось нестройное пение, и звонкий мальчишеский голос под гитару возвестил всем соседям, что “он родился в Советском Союзе, сделан он в СССР”. Компания, шумно смакуя, подхватила припев. Знакомая по концертам песня Олега Газманова сейчас вызвала у Степана Григорьевича недовольное восклицание, что, дескать, опять соседи Полухины выгнали своего отпрыска Женьку с гитарой на лестницу. Вокруг того моментально собрались дружки. “Надо ж, - подумал про себя Степан Григорьевич, - когда родился Женька в СССР, еще под стол пешком ходил” На лестницу он не вышел: во-первых, сегодня праздник, во-вторых, певцы сменили тематику репертуара. Женька вдруг запел “Отче наш”, безбожно перевирая слова молитвы, да еще под мотив какой-то не совсем приличной молодежной песни. Тут уж Степан Григорьевич не выдержал. Забыв про крокодилов, рванул дверь и выскочил на лестницу, потрясая инвалидной тростью.

- Ты что богохульствуешь, мерзавец? Да еще в такой день! Что поешь, я спрашиваю?! Хоть ты в СССР сделан или за бугром где-нибудь, а Бога не смей трогать!

Друзья Женьки поспешно ретировались. Остался только парень с бритой башкой и серьгой в ухе. Гитара, видимо, была его, и он поспешно выхватил ее из Женькиных рук, опасаясь, что разгневанный дед употребит инструмент не по назначению. В дверях выросла Елена Николаевна, вытирая руки полотенцем.

- Оставь их, Степа. Не со зла они это, а по глупости и неверию. Ну-ка, хлопцы, зайдите ко мне, - внезапно обратилась она к смущенным парням. – Праздник сегодня великий. Чайку с куличом попьете, поговорим по душам.

Как соседка, она знала, что Женькина мать не балует семью разносолами. Раз в неделю борщ сварит, а семья питается крабовыми палочками и лапшой “Доширак”.

- А чего, Женька, пойдем, раз зовут на халяву, - лысый с серьгой потянул дружка за рукав. – Я им на гитаре чего-нибудь клевое сбацаю. Зачем стариков обижать?

- Ты себя обижаешь в первую очередь, - продолжал петушиться Степан Григорьевич, но Елена уже подталкивала пацанов к двери. В прихожей друзья сняли обувь, и разделись честь по чести.

Женька в квартире Кузиных раньше не бывал, поэтому с интересом уставился на картины, вышитые крестом. Елена была мастерицей, и картины ее не раз выставлялись на выставках. Поразили Женьку не красочные композиции, а лицо Христа с проникающим в самую душу взором.

- Вот это да, тетя Лена! Как живой смотрит. Леха, смотри, - обратился он к другу. – Немножко на Игоря Талькова похож. Тот тоже, как пел, всю душу переворачивал.

Бритый Леха кивнул головой, уселся на диван, взял пару аккордов и вдруг запел “Чистые пруды”, да так задушевно, что Степан Григорьевич выглянул из соседней комнаты и даже дверь приоткрыл. Женька тоже потом пел на стихи Есенина; друзья прихлебывали чай и хвалили куличи. Благость снова возвращалась в потревоженный домашний мирок Кузиных. Потом ели карпа, а когда уходили, Елена Николаевна положила им в пакеты домашнюю выпечку и сунула Женьке в руку листок.

- Тетя Лена, а что это? – Женька развернул бумагу и прочел: молитва “Отче наш”.

- Чтобы текст выучил правильно да хорошую музыку сочинил, - напутствовала Елена Николаевна. – Вспомни, какие глаза у Христа были. Два года я его вышивала, по ночам снился. Вот и давай потрудись маленько. Живем ведь рядышком, услышу, оценю…

- Спасибо, тетя Лена, - Женька и Леха с гитарой ушли к лифту. Степан Григорьевич наблюдал из окна, как на скамейке они угощали своих дружков пирогами. А что наигрывали и пели под гитару, это одному Богу было известно.

Л. Киценко

Версия для печати