Жизнь – явление полосатое

ЖИЗНЬ – ЯВЛЕНИЕ ПОЛОСАТОЕ

Уважаемые читатели! Перед вами наша новая рубрика “Жизнь-явление полосатое”. Здесь, как в калейдоскопе, отразятся в ярких красках различные стороны жизни нашего города. Юмор и драма в жизни плохо уживаются друг с другом, но на страницах газеты персонажи часто узнаваемы и заставляют думать и размышлять. Возможно это поможет бороться с негативными явлениями. В прошлом номере нашей газеты уже были представлены на суд читателей два материала новой рубрики. Сегодня – новые зарисовки. Читайте, ждем ваших откликов.

Л. Киценко

ЧТО СКАЗАЛ ПОПУГАЙ?

Глубокой ночью Нина Григорьевна проснулась от резких криков домашнего попугая Жорки и невыносимого запаха ацетона и масляной краски. Борясь с тошнотой, она поспешила на кухню, включила свет – и глазам ее предстала жуткая картина: попугай – любимец всей семьи – бился в судорогах на полу своей клетки, которую на ночь закрывали специальной накидкой. На подстилке сражался со смертью французский бульдог Фредди. Его морщинистая мордочка была в пене, а из вентиляционной решетки на кухне отвратительно несло синтетической краской.

- Боже, как же Аня? Она ведь беременна… - Нина Григорьевна стала стучать в комнату молодых. Там пахло меньше, и, вроде, никто не угорел. Вышел заспанный зять и высказал предположение, что алкоголик Валька, живущий под ними, в отсутствие домашних затеял ночью ремонт. Растерянная Нина Григорьевна поспешно закрыла мокрыми тряпками все вентиляционные ходы, растворила форточки и стала искать в справочнике домашний телефон знакомого ветеринара. На звонок никто не отзывался.

Зять Николай спустился вниз к горе-соседу. Так и есть: дверь не заперта. Вонь даже на лестничной клетке ощутима, а сосед Валька, уже хорошо поддатый, докрашивает панели прихожей и кухни в ядовито-синий цвет.

- Ты что, скотина, офонарел? – Николай схватил за шиворот Вальку и затряс, как грушу на садовом участке. – Ты же, м…к, все наше семейство чуть не уморил!

Ногой он отпихнул бутылку с водкой, и влага забулькала, растекаясь по заляпанному полу.

- Время – три часа ночи. У меня Анька беременная. Я тебя, гада, сейчас башкой об стену…

Осуществить это намерение помешала сама Анька. Наспех одетая, она вцепилась в мужа мертвой хваткой, тот никак не отпускал Вальку, и этаким “паровозиком” они вывалились в коридор – выяснять отношения.

Дома Нина Григорьевна рыдала над околевающим Фредди и прижимала к груди встрепанного несчастного попугая.

- Жорик, миленький, ну скажи хоть что-нибудь, - умоляла она говорящую птицу, купленную за доллар у знакомых. Попугай был довольно крупный, голубого окраса, с красным хохолком на макушке. – Тебе плохо, милый? Скажи: “Жоре плохо”.

Птица раскрывала клюв и шипела что-то невразумительное. Бульдог дышал тяжело, с надрывом, и запах краски шел у него из пасти вместе с обильной пеной.

- Вот, гад, полюбуйся на дело рук своих! – Николай втолкнул Вальку, и тот, пьяно моргая, забормотал:

- Ну и чё особенного? Должен же я ремонт закончить. Больно все нежные стали. Меня вот никакая вонь не берет.

- Это уж точно, - вставила Анька, вытирающая мокрой тряпкой пасть Фредди.

- Очухается ваш кобель, а за птичку я тебе, сосед, завтра поллитру поставлю…- Валька двинулся к двери и тут… Кроткая и тихая Нина Григорьевна сказала соседу такое, что Валька попятился, но Николай загородил собой дверь и снова взял алкаша за грудки. Неизвестно, что бы он сотворил с ним, но вдруг, как гром небесный, раздались клокочущие, хриплые слова: “Валька – козел” и далее последовала ненормативная лексика, которую в порыве гнева выдала до этого Нина Григорьевна.

Валька указал дрожащим перстом на внезапно ожившего попугая:

- Это… он сказал?!

Жорка тряхнул хохолком и. Чтобы никто не сомневался, повторил сказанное, на этот раз очень отчетливо.

ЧЕМ НЕ “СТИЛИССИМО”?

Всему виной стала новая модная кофточка, которую Маринка купила в зареченском магазине. В Мезенке такую сроду не купить, и мать Маринки Лариса Марковна – женщина модная, вся в импортной косметике, - возжелала приобрести такую же.

- Мама, с твоими габаритами ничего не подберешь, - уговаривала ее дочь. – Купи лучше что-нибудь подходящее на рынке.

Но не родился еще тот человек, который сумел бы отговорить Ларису Марковну от ее задумки. Сделав перед зеркалом модный макияж, она усадила дочь за руль недавно купленной “девятки”, и они покатили в Заречный.

Было скользко, лужи, обрамленные осколками льда, как небольшие озерца, стояли по обочинам дороги. Как всегда, Ларисе Марковне приспичило выйти по нужде. Направляясь к лесу, она попыталась миновать такое озерцо, поскользнулась и упала почему-то не как все – на спину, а лицом и грудью прямо в лужу. Зрелище было жуткое, вдобавок ко всему она ушибло бедро.

Когда мне позвонила Маринка и описала ситуацию, Ларису Марковну уже обработали в больнице, и она звала меня в Мезенку, напоминая, чтобы я прихватила бальзам “Миралгин” – панацею от всех ушибов и синяков.

Лариса Марковна гордо восседала в кресле, вытянув забинтованную ногу. Многочисленные порезы на лице были заклеены крест-накрест, но глаза… с накрашенными ресницами и голубыми тенями на веках – являли разительный контраст с медицинскими прибамбасами.

- Ну, чем тебе не “стилиссимо”? – воскликнула неисправимая модница и оптимистка и поскакала на одной ноге в кухню ставить чайник.

Кофту в магазине она потом выбрала по своему размеру. Не такая Лариса Марковна была женщина, чтобы отказаться от своей задумки.

Версия для печати