Ненаписанное письмо

Пока бьётся материнское сердце

Ненаписанное письмо сыну, погибшему на войне…

Валерий КРУШЕЛЬНИЦКИЙ,

журналист, писатель

К 65-летию Победы

«Дорогой Коленька, сыночек мой ненаглядный! Вот и ещё одна весна прошелестела над моей седой головой, лазоревым ветром прошлась над нашим селом, на улицах которого ты когда-то, давным-давно, делал свои первые шаги. Почитай, уж шесть десятков лет прошло с той поры, как проводили мы тебя на войну. Я тогда в полной силе была, да и жена твоя, Настёна, тоже в самой девичьей, женской поре пребывала.

Стала я совсем старой, но всё же нашла в себе силы и была недавно со своими подружками, такими же бобылками, как и я, на митинге, что проходил в нашем селе в честь победы. Смотрели и радовались мы за молодых ребят, что были вокруг нас, радовались, что живые они, что такие красивые молодые, и молились Богу, чтобы не узнали их матери того горя и той боли, которую я ношу в своём сердце уже столько лет.

Какой-то военный с трибуны сказал про Вязьму, и оборвалось моё сердце. Полита она, эта Вязьма, солдатской кровушкой обильно. Есть там и твоя кровь. Не могу поверить в то, что нет тебя, что сложил ты там свою голову, всё жду чуда. Вдруг ты вернёшься, откроешь дверь своего родительского дома и обнимешь нас.

Когда ты уходил на войну, село наше совсем небольшим было. А сегодня в нём появились новые улицы, большой Дом культуры, хорошая больница работает, в которой у тебя появился совсем недавно правнук. Смотрела я недавно по телевизору салют в Москве в честь Дня Победы, в честь солдат войны, срди которых был и ты. Смотрела сквозь слёзы. А что может быть горше материнских слёз?

Навечно, пока не закроются мои глаза, буду я помнить лето 41-го года, когда ты молодой, красивый, сильный и ловкий, ушёл на неё. Ты ушёл, а я осталась, остался и твой отец, Иван Лазаревич. Сломанная в детстве нога не дала ему возможности быть на ней рядом с тобой, и от этого он мучился до конца своих дней. Осталась с нами и твоя жена Настя с дочкой Любашей и сыном Андреем, да будет им счастье на веки вечные. Не могу забыть, как обнимал ты свою Настю. Ревность заползала в мою душу. Почему последний поцелуй ты отдал ей, а не мне. Но прошло время, и я поняла тебя. Своим материнским сердцем поняла, что ты хотел сказать своей любимой, но не сказал. Волновался ты за женскую верность, ведь какой раскрасавицей была у тебя жена.

Но, сынок, будь спокоен, где бы ты ни был – на земле или на небе. Верной подругой была тебе и осталась твоя Настенька. Поседела её голова. Жизнь и трудная крестьянская работа оставили на её лице и руках неизгладимые морщины. Но никогда имени твоего, любви вашей она не посрамила. Свою вдовью честь сохраняла свято. Вырастила твоих детей хорошими людьми, и ты можешь ими гордиться.

Всю войну ждала я тебя. Ждал и отец твой, Иван Лазаревич, всё надеялся, что придёшь ты домой, откроешь калитку родного дома, улыбнёшься, обнимешь нас, стариков, успокоишь наши изболевшиеся по тебе сердца. Но ты не шёл, и всё чаще засиживался твой         отец под орехом, что посадил ты перед уходом на войну. Тогда он был тоненьким деревцем, а сегодня это огромное дерево, широким зелёным шатром закрывающее почти полдвора. Часто под этим деревом сидел твой отец, глядел на проплывающие по небу облака, и слёзы текли по его лицу. Безответная отцовская любовь да тоска по тебе, единственному нашему сыночку, убили его. Он так и умер, сидя под орехом. Навеки закрылись его глаза, не выдержало разлуки с тобой отцовское сердце.

Когда я подошла к нему, было уже поздно. Умер он спокойно, держа в руках твою солдатскую фотокарточку, ту единственную, что прислал ты нам с той, будь она проклята, войны. Хотела я взять её из отцовских рук, но крепко он держал её, так я с ней и похоронила его. Успокоился наконец Иван Лазаревич, а я вот всё живу и всё надеюсь на чудо, хотя хорошо знаю, на этом свете чудес не бывает.

Теперь под посаженным тобой деревом часто сижу я и беседую с тобой, рассказываю тебе, кровинушка ты моя ненаглядная, о своей жизни, о твоих детях и внуках, обо всём, что происходит в нашем селе. Их твоих одногодков, что ушли с тобой на войну, в селе остались лишь Василий Головаго да Матвей Корчагин. Многие не вернулись с фронта, а те, кто пришёл, уже в мире ином. Кто от ран да болезней помер, кто от старости. А я всё живу и жду тебя, хотя понимаю умом, что не придёшь ты, и вечная память тебе и всем солдатам, что сложили свои головы в родной и неродной земле на той не забываемой народом войне.

Шлю я тебе свою материнскую любовь, и если бы знала, какой холмик земли закрыл твои светлые глазоньки, то сизым голубем прилетела к тебе и обняла крыльями – руками дорогую для меня могилу и осталась на ней, пока бы Бог не забрал мою душу, и не нашла бы я вечного покоя рядом с тобой. Мечтал об этом – быть рядом с тобой – и отец, но не исполнится, видно, и моя мечта.

Много весен прошло с тех пор, как не стало, сынок, тебя. Но пока бьётся моё материнское сердце, будешь ты в нём и мысли о тебе всегда будут со мной.

Вот поговорила я с тобой, и легче мне стало. Спи, сыночек, спокойно. Жизнь твоя продолжилась в твоих детях и продолжится в твоих внуках, и, пока жива, буду я рядом с ними.

Твоя мама Аграфена Семёновна Воскобойникова»